Описание Руин древнего Карфагена в г. Тунис

В Карфагене, в центре Амфитеатра, на арене которого сражались гладиаторы, возвышается мраморная витая колонна, а ниже, на стене -
мраморная доска с именами двух христианок: Перпетуи и Фелициты. Эти молодые девушки, жившие в Карфагене, уверовали в учение Христа, начали делать добрые дела во имя Христа и распространять его учение. Римляне схватили их и после жестоких пыток, под злорадное улюлюканье толпы, жаждущей крови, бросили на арену Амфитеатра. Имена девушек занесены в список святых.

Когда впервые Евангелие попало в Карфаген?

Карфаген к моменту появления в нем первых христиан являлся центром североафриканской провинции Африка, соперником Александрии и, подобно ей, житницей Рима. Как выразился Апулей, сам уроженец Африки, "всё здесь дышит изобилием". Это была эпоха великого экономического процветания, основанного на торговле зерном и оливковым маслом.

В IV веке Августин ограничился лишь констатацией факта, что Евангелие привезли сюда с Востока - оттуда же, откуда пришли основатели самого города. В Карфагене, как и в Риме, первые случаи обращения в христианство, должно быть, имели место среди представителей еврейской колонии, многочисленной, как и в других приморских портовых городах. На кладбищах под Карфагеном и около Хадрумета (современный город Сусс) могилы евреев и христиан располагаются рядом.

Тертуллиан, автор "Защиты от язычников", еще помнил о временах, когда христианство жило "в тени" иудаизма. Последовавшие затем размежевание и вражда между двумя религиями не может вычеркнуть из памяти их союза в эпоху зарождения христианства.

Евангелие впервые было завезено в Карфаген, можно предположить, на одном из судов, прибывших из Палестины, Египта или Сирии, если еще раньше не проникло сухопутным маршрутом через Египет и Ливию. Можно представить первую христианскую общину, весьма пеструю по составу, включавшую в себя местную бедноту - ремесленников, портовых рабочих, прислугу, торговцев из разных стран и, несколько позже, римлян, как образованных, так и простого сословия. Как и в других городах, основную массу членов общины составляли бедные и униженные.

Они говорили на греческом, пунийском или берберском языках и занимались своей работой или торговлей. Торговцы и прочие зажиточные горожане отдавали предпочтение пунийскому языку, особенно в приморских городах Северной Африки. Святой Августин был вынужден переводить на пунийский язык латинские слова, смысл которых ускользал от части его слушателей.

Евангелие, точно огонь по степи, распространялось от города к городу. К середине II века оно достигло дальних поселений, вплоть до отрогов горного хребта Телль-Атлас и песков Сахары. И даже кочевые племена берберов, упорно противостоявшим влияниям извне и спускавшимся с гор или выходившим из пустыни лишь для торговли или обмена, к концу века познакомились, как утверждает Тертуллиан, с Евангелием. Дух терпимости, присущий жителям Африки, несомненно, послужил одной из причин столь быстрого распространения нового вероучения, нашедшего приверженцев во всех слоях общества.

Во втором веке христиане в Карфагене были уже достаточно многочисленны, чтобы возбудить подозрение. Начавшиеся в 180 году гонения подвергли  их первому испытанию. Двенадцать христиан, пять женщин и семь мужчин, жителей маленькой деревни, столь незначительной, что и до сих пор не удается установить ее местонахождение, были арестованы по доносу и позднее, 17 июля того же года, обезглавлены в Карфагене. Двенадцать мучеников были простыми крестьянами... Так началась эпопея христианского мученичества, развернувшаяся в римских амфитеатрах и продолжавшаяся два с половиной века.

 "Мы все равны - и работник, и господин!"

В годы правления Марка Аврелия христианская община Карфагена приобрела блестящего защитника в лице Квинта Септимия Флоренса Тертуллиана, сына римского центуриона. В ту эпоху христианская община Карфагена располагала местами для собраний и собственными кладбищами. Тертуллиан говорит о "тысячах людей обоего пола, всех возрастов, любого общественного положения". Он даже утверждает, что "в каждом городе больше половины жителей составляют христиане", добавляя, что, если бы христиане ушли, "города опустели бы". В 197 году он писал, обращаясь к римлянам: "Мы появились недавно и уже заполонили землю, заняв всё принадлежащее вам: города, доходные дома, крепости, муниципии, деревни... дворцы, сенат, форум. Мы оставляем вам лишь храмы".

Что особенно поразило Тертуллиана в морали христиан Карфагена и побудило его присоединиться к ним, так это их милосердие и сплоченность, о чем он и пишет в своей "Защите от язычников"? Это была разноликая по составу община, обеспеченные члены которой оказались довольно щедрыми, чтобы пополнять общую кассу. "Взнос милосердия" служил для оказания поддержки бедным, а особенно, отмечает Тертуллиан, сиротам, бесприданницам, старикам, потерпевшим кораблекрушение, приговоренным за исповедание веры к ссылке на рудники, тюремному заключению или изгнанию.

Именно это позволило в конце III века писателю Лактанцию утверждать: "Среди нас нет ни рабов, ни господ. Мы не устанавливаем различий между собой, но называем друг друга братьями, поскольку считаем всех нас равными. Слуги и господа, великие и малые - все равны своей простотой и благорасположением собственного сердца, удаляющим от всяческого тщеславия".

Быть добрым тружеником!

И в Древней Греции, и в Римской империи, в отличие от пунического Карфагена, с презрением относились к ручному труду. В государствах, владевших колониями и обогащавшихся за счет чужого труда, работа считалась чем-то унизительным. А для христиан трудиться ради хлеба насущного, а не для наживы, не из жадности, считалось идеалом. Сам Павел изготовлял палатки, и с его легкой руки Церковь реабилитировала труд и социальное положение трудящегося. В надгробных надписях первых христиан выражаются слова признательности им за то, что они были добрыми тружениками.

Апостол Павел, слова которого перефразировал Климент Александрийский, говорил первым христианам: "Паши, говорим мы, если ты пахарь, но веруй в Бога на пашне; плавай на кораблях, если ты любишь плавать, но доверься небесному кормчему; если вера нашла тебя в армии, повинуйся приказам командира". Труд на земле и на море, ручная работа, полезная для общества, ремесло скульптора, пекаря, плотника, портного, каменотеса, гончара или ткача и тысячи других ремесел и искусств - всё это достойный труд для христианина.

Братство, открытое для всех

Исповедь Киприана Карфагенского содержит весьма важные для нас сведения. От прочих известных нам рассказов об обращении в христианство она отличается развернутой мотивацией этого обращения. Киприан, богатый человек, блестящий аристократ, был сражен тем, с какой стойкостью принимали смерть мученики за веру. Хотя поначалу он и представить себе не мог, что сам перейдет в христианскую веру, именно это и случилось с ним. Он стал святым, снисходительным к другим и беспощадно требовательным к самому себе.

Эти свидетельства самих христиан убедительно подтверждаются их братством в повседневной жизни, объединявшим членов различных христианских общин и связывавшим их между городами и странами. Это братство находило свое выражение в совершенном равенстве всех и в достоинстве каждого, особенно тех, кого античность делала отверженными: детей, женщин, рабов. Это было братство, ломавшее все барьеры и соединявшее сердца. Слова "брат" и "сестра", с которыми христиане обращались друг к другу, выражали новые отношения между богатыми и бедными, хозяевами и рабами, доходившие до совместного пользования имуществом ради поддержания тех, кто нуждался или не мог обеспечить себя.

Обращение в новую веру требовало изменения образа жизни. Современники отмечали строгость соблюдения моральных правил в половой жизни не только женщинами, от которых мужья требовали добродетельности и верности, но также и самими мужчинами, что было не в обычае римских граждан.

Глядя на эти новые отношения, Тертуллиан решил обратиться в христианство. Внимательно читая его первую книгу "Защиту от язычников", понимаешь, что. этот блистательный карфагенский юрист не мог найти ответ на мучившие его философские вопросы. Но в этом окружавшем его мире, разобщенном, враждебном, подверженном упадническим настроениям, он мог воочию наблюдать, как в Карфагене живет и процветает некая общность мужчин и женщин, среди которых богатство одних не служит причиной зависти других, поскольку его делят и перераспределяют в пользу малообеспеченных, уделяя особое внимание наиболее нуждающимся; у них бедняки отнюдь не служат предметом презрения и не рассматриваются как существа второго сорта, а являются равноправными членами общины, и все пользуются любовью и поддержкой со стороны всех других собратьев.

Это братство не замыкалось в узком кругу людей - оно было открыто для всех, даже для язычников. Юстин особо отмечает: "Мы говорим язычникам: "Вы - наши братья". И Тертуллиан заканчивает описание христианской общины обращением к языческому миру: "Мы - братья даже вам".

Когда сама порядочность подозрительна.

В обычные времена народ не проявлял нетерпимости или фанатизма. Увлеченный астрологией и магией человек с улицы без особого энтузиазма воспринимал Евангелие, требовавшее столь крутых перемен в жизни; человек с улицы великодушно отказывался от Евангелия в пользу других. В обычные времена христианам не досаждали, но стоило произойти чему-то экстраординарному, возникнуть угрозе или случиться катастрофе, как улица приходила в неистовство.

Христианин мог жить, как и все прочие, посещать термы и базилики, заниматься теми же ремеслами, что и окружавшие его люди, и все же было в его жизни нечто отклонявшееся от принятой нормы, удивлявшее других. 

Народ, в конце концов, замечал происходившие перемены с христианами: женщина избегала кричащих нарядов, а ее супруг не клялся именем Бахуса, бога вина. И даже уплата христианином налогов вызывала подозрение: "Он хочет преподать нам урок" - говорили его сограждане, жители Карфагена, предпочитавшие уклоняться от исполнения этой прямой гражданской обязанности. Все знали, что в торговле христиане скрупулезно соблюдают веса и меры, и это тоже вызывало пересуды. Порядочность и честность, правдивость и верность слову обращались против христиан.

Тертуллиан сохранил для нас некоторые из циркулировавших тогда в Карфагене уличных пересудов: "Славный человек этот Гай Сей, но какая жалость, что он христианин!" Нечто похожее говорит и другой римлянин: "Я был немало удивлен, узнав, что Луций Титий, человек столь просвещенный, вдруг стал христианином". В заключение Тертуллиан замечает: "Им даже и в голову не приходит задаться вопросом, не потому ли Гай добродетелен, а Луций просвещен, что они - христиане? И не потому ли они стали христианами, что один из них добродетелен, а другой просвещен?" 

"Бей христиан! Спасай Рим!"

Народные верования представляют собой смесь суеверий, страхов и прагматизма. Язычники молили своих богов о ниспослании земных благ, здоровья и мира. Если возникала внешняя угроза, если варвары снова стояли у ворот, то, полагали римляне, боги опять прогневались на них.

И тогда умы распалялись, и обвинение, всегда готовое сорваться с уст язычника, звучало так: "Христиане приносят нам неудачу! У них дурной глаз, они сглазили нас". Что может быть тяжелее такого обвинения в эпоху, когда народ был запуган колдунами, боялся порчи и злых чар?!

Аресты и преследования христиан были прямо связаны с угрозами, нависшими над Римской империей. Какие только беды не обрушивались на нее в годы правления Марка Аврелия! В 162 году самая тяжелая из эпидемий, когда-либо бушевавших в античности, заставила отвести солдат из Азии на Запад. Вскоре после этого германцы вторглись в Империю, форсировав Дунай и проникнув в Италию и Грецию. В 167 году эпидемия вспыхнула в Риме. Небывалый подъем воды в Тибре, затопившем город, тоже спровоцировал погромы христиан, которых обвинили в потопе - это были времена апокалиптических потрясений и ужаса.

На страну обрушивается засуха или неурожай, свирепствует голод. У простого народа одно объяснение: боги опять прогневались на нас из-за христиан.

Тертуллиан описал царившую тогда атмосферу в Карфагене: "Выйдет ли Нил из берегов, погубит ли засуха урожай, случится ли землетрясение, разразится ли эпидемия в Африке... - тотчас же крик: "Христиан на растерзание львам!"

Августин в "Граде Божьем" был вынужден взять под защиту христиан, в вину которым вменялся даже захват в 410 году Рима варварами, поскольку, как считали язычники, те вызвали гнев богов и боги решили наказать город.

На протяжении столетий верующие во Христа продолжали считаться ответственными за все беды Римской империи. Для власти надо было найти виновных, отвести от себя народный гнев, и вновь звучит приговор толпы в адрес христиан: "От них проистекает всё зло! От них, окаянных!". Движимая ненавистью толпа обрушивалась на христиан, на их семьи, на детей и стариков с камнями и кольями. Она оскверняла христианские кладбища, и самое тяжкое из преступлений, убийства и насилие, совершенные против христиан, оставалось безнаказанным. Власти закрывали на это глаза. 

Перпетуя: "Мое истинное имя - христианка!"

"Я не верю никаким историям, кроме тех, свидетели которых готовы собственной смертью доказать свою правоту".
Блез Паскаль

Император Септимий Север, правивший на рубеже II и III веков... На его совести мученическая смерть тысяч христиан, в том числе Фелициты и Перпетуи в Карфагене. Сохранившийся до нашего времени дневник Перпетуи позволяет нарисовать ее живой образ.

...Римляне схватили ее и других христиан в городе Тубурбо (современная Тебурба в сорока километрах от Карфагена). Многие из них только стали христианами. Фелицита и Ревокат, ее возлюбленный, были простого происхождения, тогда как Перпетуя принадлежала к одному из знатных семейств города. Родители Перпетуи позаботились о ее воспитании, дав ей блестящее образование. Весь город еще говорил о ее недавно состоявшейся свадьбе с местным аристократом.

Когда их схватили, то человек по имени Сатур, проповедовавший им Евангелие, донес сам на себя, чтобы разделить с ними их участь, подобно тому, как они разделили с ним его веру. Всех отправили в Карфаген, в тюрьму, примыкавшую ко дворцу проконсула, расположенному на склонах Бирсы. Заключенным грозила смертная казнь, если они не откажутся от своей веры.

Перпетуя была молода и красива, ее благородство внушало чувство уважения. Она была рождена для счастья, для жизни в радости, когда другие разделяют твое веселье; она была способна и на героические решения, с неотвратимым упорством воплощая их.

У нее был ребенок - младенец, которого она кормила грудью до смертного часа и который скрашивал ей долгие дни заточения.

Ее стойкость не лишала ее чувствительности, скорее наоборот. Она продолжала глубоко и нежно любить своих близких, которые страдали из-за нее и хотели помочь ей. Собственные страдания ей были нипочем, но заставлять страдать тех, кого любишь, - это было для нее настоящим мучением. Сокрушаясь при виде горя своих близких, она утешалась, убеждая себя, что наступит день -  и они одобрят ее решение, разделив с нею надежду на вечное блаженство. И, тем не менее, она разрывалась между своей дочерней любовью к отцу, собственной материнской любовью и своим желанием отстоять веру, зародившуюся в ее сердце. И лишь о своем муже она ничего не написала в дневнике, и это осталось неразгаданным секретом.

А какая нежность в отношениях между Фелицитой и Перпетуей! Одна заботилась о том, чтобы не пострадало целомудрие другой. Какое взаимопонимание между этими молодыми христианками, сколь они женственны в самом благородном смысле этого слова!

В тюрьме она в первую очередь думала о своем младенце. В минуты, когда можно было нянчить его, она пребывала на вершине счастья. Материнская любовь оказалась самым уязвимым местом этого великого сердца. "Посмотри на своего сына, который не сможет жить без тебя", - упрекал ее отец. Эта сцена повторялась и на заседаниях суда. "Отец появился с моим сыном, - записала Перпетуя в свой дневник. - Отведя меня в сторону, он говорил мне умоляющим тоном: "Сжалься над своим ребенком".

Судья, явно растроганный, также по-отечески наставлял ее: "Пощади своего сына! Откажись от веры!". Однако молодая женщина оставалась непреклонной.

...В день казни обреченные покинули тюрьму и направились в амфитеатр. Их лица были светлы, они были прекрасны. Перпетуя шла последней, степенным шагом... У входа на арену на женщин хотели надеть наряд жриц Цереры. Перпетуя, как свидетельствует очевидец, решительно воспротивилась этому: "Мы пришли сюда по доброй воле защищать нашу веру и свободу. Неправда должна отступить перед лицом правды".

Перпетуя беспокоилась за Фелициту. Когда она увидела ее, бледную, с большим трудом поднимавшуюся на ноги, она подошла к ней и протянула ей руку, помогая подняться.

В последний момент она обратилась к присутствующим с просьбой передать семье и другим христианам ее последнее пожелание: "Будьте крепки в вере! Любите друг друга!"