Один день в Печорах (часть 2)

Окончание. Начало здесь.

5.

Четверть первого. Вход в Сретенский храм неподалеку. Захожу, кладу в угол рюкзачок, спрашиваю у монаха на свечном ящике, как поговорить с духовником. Тот указывает на седовласого, могучей комплекций монаха, сидящего в глубине Храма на скамеечке у левого клироса. Приложившись к большим потемневшим иконам, убранным под стекло, направляюсь к батюшке. Стесняясь и робея, прошу о возможности побеседовать с ним. Он радостно соглашается. Видимо, сегодня у него не много работы.

Сколько раз мысленно я репетировал такую беседу, и вновь робею перед священником. Что спросить? Что нужно строго блюсти церковные правила? Что нужно поститься? Что нужно терпеть тяготы брака, - поскольку венчаны, и теперь я тружусь на ниве спасения за всю семью? Что нужно воспитывать детей в духе христианского благочестия? Все это я знаю. Так что же? Какой-то особый спросить совет? Но как? Начинаю из далека, со спорного, казалось бы вопроса. Дело в том, что среди моих знакомых - масса непросвещенных в вопросах веры людей. Наряду с теми, кто не связывает себя с православием, есть и такие, которые делают первые шаги, исповедуя Православную Веру. Естественно, в подобных случаях они задают мне массу вопросов. Правильнее бы было их послать к священнику того храма, прихожанами которого они являются. Но это удобно для человека воцерковленного, или такого, как я, понимающего смысл и цели воцерковления, стремящегося, хотя бы и без особого успеха к нему. Для моих же подопечных приходится объяснять такие азы, как необходимость регулярного посещения храма, участия в таинствах Исповеди и Причащения, важность общественного богослужения. Много существует, конечно, книг на церковные темы, но приобщение к живому человеческому опыту для новоначального просто необходимо. И вот тут я встретил проблему. Сам я по образу жизни, весьма далек от образца благочестивого христианина, мне бы самому наставника, да по строже, а "чадам" своим вынужден давать наставления о правилах, в которых сам не преуспел. Апостолы учили, что тех, кто сам не преуспел в том, чему учит, надо изгонять, как лжеучителей. Вот и возник вопрос, смею ли я учить Истине, не будучи "в ней", или только тому что сам уже освоил (до слез мало), или вообще отказаться от каких либо объяснений вопрошающим?

Батюшка, ни мало не сомневаясь сказал, что если спрашивают, нужно отвечать "как следует, а не как освоил".

- Все мы далеки от совершенства, и что же нам теперь, не проповедовать о Всесовершенном Боге? - логично поставил вопрос батюшка.

Вопросы у меня были еще, довольно личного характера. Смущало то, что есть такие прегрешения, что назвать их на исповеди очень трудно, легче "сквозь землю провалиться". И тут батюшка пространно рассказал о своей практике, в качестве приходского священника в одном из больших университетских городов. Лишь сейчас я понимаю, что он демонстрировал пример того, как не стыдясь надо гласно обличать грех. Он говорил с какими грехами приходили к нему люди. Мое лицо заливала краска стыда, только от именования подобных грехов. Я чувствовал, как в душе поднимается, гнев и брезгливость, - люди приходили к священнику из самой глубины падения, из такого жуткого изврата, что пред ним меркнут Содом и Гоморра. И священник принимал каждого кающегося, и каждого, в ком видел решимость покончить с грехом, причащал Святых Тайн.

Мое умиленно-радужное настроение сдуло, как ветром. Я недоумевал : как это возможно? Подобного рода людей на публично сечь на площадях, беспощадно гноить в тюрьмах, отрубать руки и пожизненно лишать всяческих прав. Я не как не мог принять, что милость Господня направлена к каждому и меры у этой милости нет.

- Дерзай - говорил мне Христос словами мудрого пастыря, - борись с грехом, а если оступишься, Я помогу. Не бойся, Я с тобой. Не устыдись Меня. Покаяние очищает всякую душу.

И я понял, что я не прав. Я понял, что осудил очищенных и потому безгрешных. И что судить не по силам человеку. "Не судите", - сказал Господь. "Прощайте" - сказал Он. Как нам легко судится, и как нелегко прощается. Но другого пути, кроме этого, "узкого", к Господу нет.

Я поинтересовался, именем батюшки. Он с сомнением спросил зачем это мне? Я что-то сказал по поводу того, что помяну его в молитве при случае.

- Архимандрит Роман, - сказал он.

Мы поговорили еще минут пять, и он пригласил меня поесть в монастырской трапезной, если благословит отец-наместник. Затем он благословил меня и мы расстались.

6.

Я вышел из храма и пошел ко входу в трапезную. У входа - маленькая будочка, этакие врата во внутренний мир монастыря. Через них можно попасть в кельи, мастерские, в другие места монашеского послушания, а так же к отцу-наместнику. Настоятельский корпус расположен отдельно, в другой части обители. Надо сказать, что я испытывал изрядное волнение. Слишком все хорошо получалось сегодня, богослужение, святые пещеры, задушевная беседа с духовником. И вот теперь передо мной вставала картина монастырской трапезы, такая, какой рисует ее, основанное на прочитанных книгах, воображение. Тишина, прерываемая лишь чтением жития святого, память которого отмечается сегодня. Сосредоточенное вкушение пищи. Благородное постничество. Чувство единения с братством. Это не наше домашнее мирское, с непременным разговором застолье. (И ведь, как ни странно, именно за столом наши мирские беседы становятся особенно задушевными.)

Седой вратарник объяснил, что отец-наместник не принимает по болезни и я, ко стыду, вздохнул с облегчением. Слишком щедро я получал благодать сегодня. Знай меру! Я не спеша направился к выходу. Нужно было найти какую-нибудь столовую, желательно с постными блюдами в меню. В двух кварталах я нашел маленький бар, в котором сидело с полдюжины посетителей. Продавщица в первую же минуту поняла, что я паломник, и к моей вящей радости сказала, что поджарит мне картошечки на постном масле, даст салат из огурчиков и чай. Порции оказались крохотные, но я решил, что это для моей же пользы.

Спешить было некуда, хотя прохлаждаться - никакого смысла. Ведь времени мне отпущено лишь до вечера. Поэтому, не спеша я двинулся в сторону монастыря. Внизу, около святого источника я обратил внимание на двух женщин. Одна из них дожидалась приема у настоятеля. Она была из местных, из деревни, что в десяти километрах от Печор. В монастырь ходила с детства, а теперь пришла за помощью. Муж зарплату не получает уже три месяца, в доме не осталось ни крошки. Дети голодные. Может быть монастырь выручит. Я достаю из кармана пятьдесят тысяч. Протягиваю ей.

- Я вам предлагаю вот эти деньги, - смущенно говорю ей. - У меня больше нету... Осталось лишь на дорогу домой. Если не побрезгуете...

Я вижу, что она не попрошайка, таким людям трудно принимать подаяние. На какое-то мгновение в ее глазах отражается внутренняя борьба. Но мысли о голодных детях берут верх.

- Нет, я не побрезгую. Спасибо. - произносит она.

Потом поговорили о детях. Пойдут ли за нами, к Иисусу Христу, или со "сникерсами" и "кока-колой" променяют Церковь на Уолта Диснея и Голливуд? Уверенности нет ни у нее, ни у меня. Жалуюсь, что жена не может рожать, родила одного и все.

- Почему? - интересуется она.

- Порок сердца, - говорю.

- Ну и что, - говорит она, -у меня тоже порок сердца, а родила четверых!

После она рассказывает о монастыре. О том, что там (показывает она рукой) стояла настоятельская карета, подаренная императрицей Анной Иоановной. А недавно ее забрали в Питер, в каретный музей.

"Интересно, - думаю я, - Анна Иоанновна для меня всегда была недругом Церкви, особенно монастырей". Вспоминаю Бирона, Феофана Прокоповича, других злодеев той эпохи. А тут такая милость! Хотя она до российской короны была курляндской принцессой, жила в Прибалтике, может и полюбилась ей соседняя с ее владениями обитель?

Разговор переходит к пещерам. Вступает в разговор вторая, более пожилая женщина, . Она стала свидетельницей чуда. При ней в монастырь приезжала женщина из Киева.

- Там женщина впала в тяжелый грех, - рассказала нам собеседница, - занялась оккультизмом. За это Господь попустил на нее тяжелую душевную болезнь. Коллеги-экстрасенсы были бессильны. Прогнозы врачей становились все более угрожающими. И тогда мать привезла ее в Псков. Ездили к старцу, отцу Николаю на остров Залит. Прозорливый батюшка как увидел их, так и замахал руками. "Проповедуешь? Так иди и проповедуй?" - сказал и затворил перед ними дверь. Старец разгадал в пришедшей распространительницу оккультных лжеучений. Тогда и привезли женщину сюда, в пещеры, к схиархимандриту Симеону, последнему валаамскому старцу. Больная просунула к старцу руки, взялась за гроб, и как закричит: "Ой, отче Симеоне! Отпусти меня, грешную! Отпусти!" Кричит, а рук оторвать от гроба не может. Богомольцы пытались ее освободить, тянули что есть сил, а никак. Позвали тогда отца Нафанаила, он панихиду старцу отслужил, а потом бедняжку стал отчитывать. Как бесы ее отпустили, так Симеон высвободил ее на волю. Уж как она плакала, да как старца Симеона благодарила. Тут и болезнь ее прошла.

Мы подивились этому чуду, и поблагодарили Господа, что не оставляет без помощи приходящих к нему. Кто-нибудь из людей чуждых Церкви подумает, что вот еще одна выдумка. Для нас христиан, такая фраза абсурдна. Вера - это всегда очень серьезно. Это серьезней любой науки, ибо это - общение с Творцом всякой твари, с Тем, Кто больше квантовой механики и теории относительность, с Тем, Кто есть сама Жизнь, с Тем, Кто больше вечности и Кто источник спасения и бессмертия. Мы не хотим, мы не можем верить сказкам, нам это просто непозволительно, - слишком серьезна и велика задача нашей веры. Поэтому каждый свидетель Истины, ответственен и горд, -и для него бессмысленна любая ложь или выдумка. Иначе, что есть его вера? Верующий, более любого атеиста, стремится к правде. И именно поэтому он доверяет другому верующему, и тем самым верит.

В разговор снова включается молодая.

- А вы, - спрашивает она меня, - на "Святой Горке" не были? Там есть место где любил молиться преподобный Корнилий. Очень благодатное.

Она обращает мое внимание на узенькую крутую лесенку, такую неприметную, что я не обращал поначалу на нее внимания. Вход на лесенку закрыт. Висит надпись "Проход запрещен". Около таблички - два молодых насельника. Водят на Святую Горку экскурсии печерского музея. Подхожу к ним. Можно ли пройти, посмотреть. Старая история - нет благословения. Будет экскурсия, их пустим. Настоятель благословил только экскурсии.

Подхожу к Успенскому собору. Табличка - "идет уборка". Спрашиваю, можно ли пройти приложиться к чудотворной иконе Успения Богородицы. Нет благословения. "А когда будет можно?" -"Будет вечернее богослужение, - тогда приходите". "Понимаете, -говорю, - Я вечером буду собороваться, а потом - сразу на поезд. Я, ведь, здесь сегодня на один день..." - Нет благословения, - вот будет экскурсия, - их другое дело.

Куда потратить драгоценное время? Вспоминаю благодать пещерного кладбища. Направляюсь к пещерам. Может добрая старушка-монахиня пустит смиренного паломника? Старушка смотрит на меня странным, отрешенным взглядом. Панихиду в пещерах уже отслужили, а пускать "так", - нет благословения. Старушка даже не улыбается, она и не грустит. Завтра будет панихида и она снова радушно встретит богомольцев. А сейчас - она скорее страж покоя почивших старцев, чем радушная хозяйка.

Выхожу на воздух. Монастырь опустел. Тишина. Ощущение того, что я, одиноко стоящий посреди монастырской площади, - инородное тело. Идут атеисты-экскурсанты. Два монашка уводят их на Святую Горку. Расскажут про любимое место преподобного Корнилия. Экскурсия возвращается и направляется в Собор. Там другой монах покажет им икону Успения и раку Преподобного. Затем атеисты нестройной толпой отправляются к пещерам. Вглубь, к Кресту их не пропустят. Но примут по-доброму, как утренних солдат. Вообще, монастырь существует, в первую очередь, для монахов. Это - место спасения. Мы, миряне, - совокупное послушание монастыря, источник дохода, источник братии. Собственно, наверное, так и должно быть. Вспомним, что устав преп. Пахомия, основателя первых общежительных монастырей, вообще не предполагал посещения мирянами территории монастыря.

Вдруг мелькает отчаянная мысль: "Интересно, сколько стоит экскурсия? Денег-то, наверное хватит!", - но я отметаю ее. Не экскурсант я. Я - паломник и должен быть таковым до конца.

Захожу к отцу Роману в Сретенский храм. Он все еще здесь. Спрашиваю, как поступить: собороваться и не попасть к главным святыням монастыря, или сходить на вечернюю службу, приложиться к святыням?

- А ты разве сможешь собороваться в этом году еще где-нибудь? - спрашивает он.

Следующая неделя - Страстная. Соборований больше не будет.

- Нет, - отвечаю я, - больше нигде не смогу.

- Так вот и соборуйся, - говорит отец Роман, - а святыни от тебя никуда не денутся. Приедешь еще раз, даст Бог и не единожды.

Получаю благословение, выхожу из храма. До пяти чуть более часа. Иду к выходу из обители. Покурить, да поесть на скамейке пирогов. На скамейке недалеко от входа в монастырь сидят две женщины. Судя по разговору - местные. Говорят о чем-то домашнем, мысли их не как у паломников - у нашего брата они все время возвращаются к монастырю и к Богу. Спрашиваю, кто они? Оказывается вольнонаемные работницы. Работают на кухне. Я раньше думал, что там тоже монахи. Выясняется, что нет. То ли молодых послушников мало в такой прославленной обители, то ли монастырь действительно богат. Женщины ждут чего-то, но не дождавшись уходят. Пора и мне. Через четверть часа начнется таинство елеосвящения. Будут соборовать народ.

7.

Пришел в храм до звона. Народу не много, но становится, все больше и больше. Минут за пять до пяти в сопровождении нескольких послушников и иеромонахов появляется высокий, благородного вида инок, с орлиным носом, и таким же пронзительно-острым взглядом. В глазах непоколебимая уверенность и власть. Дорогая мантия, чернее вороного крыла, сверкает, как шелк. Он ищет взглядом того, кто выполнит приказ.

- Ты, - произносит он, указывая на молодого человека рядом со мной, но тут различает, что тот - убогий, у него безумие, хотя тихое и кроткое.

- А! - с досадой махает монах рукой, - Лучше ты! - и указывает на меня. - вторые створки на дверях надо открыть.

Я радостно бросаюсь исполнять свое первое в жизни монастырское послушание. Крюки сидят очень туго, но я радуюсь своей молодецкой силушке и легко сдергиваю их. Теперь будет свежее. храм заполнен полностью. Слышу, как кто-то из монахов, объясняет какой-то женщине, что дважды в течение поста собороваться нельзя.

- Вы что не верите в силу Божией благодати? Не верите в промысел Божий? Если исцеления не произошло, значит Господь назначил потерпеть вам, для вашей же пользы. Женщина пробирается сквозь плотную толпу к выходу из храма. Я интересуюсь, кто был тот властный, строгого вида монах? " Это сам настоятель, отец Тихон!" - отвечают мне знатоки. Началось богослужение. Архимандрит Тихон начал его с проповеди.

Проповедь получилась продолжительной, но воспринималась легко, поскольку была весьма конкретна. Главная мысль ее выражалась в том, что духовный рост человека можно условно разделить на три стадии. Первая, - это знакомство человека с Божественным. Первые возбуждающие прикосновения Божией благодати, эйфория, испытываемая новоначальными. Вторая стадия - нелегкие, довольно безрадостные будни, полные труда на ниве духовной, непрерывной борьбы с грехом. Часто этот период затягивается на огромный по масштабам жизни срок. Эйфории, окрыленности здесь уже нет. Многим подобное состояние кажется гнетущим, подступают тоска и уныние. Здесь важно претерпеть. Не поддаваться обманчивому ощущению ослабления благодати. Третья стадия - период совершенства, который характеризуется ощущением возвращения благодатных даров, но не в виде чувственных переживаний, а особого духовного утешения, ибо одним из свойств совершенства является бесстрастие. Этот период наступает по прошествию многих лет, иногда перед самой смертью.

Я уже привык к монастырским иеродиаконам с их необычно высокими и звонкими голосами. В миру диаконов подбирают напротив, побасистей. Четверо диаконов по очереди произносили ектении, двенадцать священников читали Евангелия. Среди служащих я узнал архимандрита Романа и архимандрита Нафанаила. Маленький, худенький, слегка сгорбленный архимандрит Нафанаил, несмотря на заметную хромоту, быстро перемещался из одного конца храма в другой. Служба могла бы пройти и быстрей, если бы не огромное количество пришедших ко святому таинству мирян. Обойдя всех собравшихся, священнический собор постепенно собирался к середине храма, где снова вычитывались ектении, Апостол, Евангелие и положенные молитвы, за тем помазание Св. Елеем продолжалось.

Неподалеку от меня стояла женщина средних лет в зимнем, не по погоде пальто. Бледное болезненное изможденное лицо, красные от слез и бессонных ночей, с ярким экзальтированным блеском, глаза. Я бы не обратил на нее внимания, если бы она внезапно не закричала:" Отец Тихон! Вы обязаны меня принять!" Она требовала приема, чтобы обратить внимание на болезнь горячо любимых ею старцев. В ее призыве было что-то апокалипсическое. Мир находился под угрозой. "Если они умрут, мы все погибнем!" Я вспомнил, как тяжело переживали наши "матушки" расставание с любимым настоятелем, когда его рукоположили в епископы и он отбывал к месту своего нового служения. Были слезы, но пожалуй такого, не было. Поняв, что через толпу ей до настоятеля не добраться, она осталась на месте и полностью обратилась к молитве. При каждом молитвенном возглашении, включающем просьбы о "подании здравия и исцеления", она громогласно вычитывала имена "болящих архимандрита Иоанна Крестьянкина, игумена Адриана и архимандрита Досифея". Неизвестная женщина, забыв про себя, "заочно" соборовала болящих духовников.

Служба шла более трех часов. Гудели натруженные в течении этого длинного, прожитого на одном дыхании, дня ноги. Однако под конец появилось чувство необъяснимой радости и покоя. Отец-настоятель объявил, что соборовавшиеся завтра могут получить освященное масло у монаха, несущего послушание "на свечном ящике". Это не относящееся ко мне слово "завтра" не тронуло меня. Душу заполняла тихая радость. Я вышел из храма. День угасал, теряя пестроту красок. Надмирно горят купола монастырских церквей. Мне показалось, что монастырь, такой неземной и чуть-чуть отрешенный, принял меня и я в него вошел. Я перешагнул ту грань, что отделяет его от суеты. Я понял его умом и сердцем.

8.

Спешу к Успенскому Собору. Братия заканчивает службу. Какое счастье. Матерь Божия и преподобный Корнилий благоволили меня принять.

Собор построен в 70-е годы XV-го века. Он выкопан в Святой Горке в самом начале существования монастыря. Гора довольно рыхлая. Здесь нет скальных пород, поэтому нет и широких просторов, подобных тем, что мы видим в больших городских церквях. Большие колонны-стены поддерживают нависающий козырек горы. Служба только что закончилась и монах тушит свечи. У меня не более пяти минут. Мельком взглянув в сторону великолепного резного иконостаса, я отправляюсь искать чудотворную икону Успения Божией Матери и раку Преподобного Корнилия. Радостно, почти по-сыновьему припадаю к чудотворной иконе. Нежно кланяюсь Преподобному. Монах, гасящий свечи, уже торопит меня.

Вместе с другими мирянами я покидал благословенную обитель. В этом глубоком овраге остаются иноки. Остаются служить Богу и Его Пречистой Матери. И пока идет эта служба будет надежда и у нас.

Хотя я остался без масла, милость Божия без меры одарила меня сегодня. На площади, не знаю какой, стояло две-три машины, поджидая ездоков. Скоро к вокзалу пребудет поезд, который унесет меня домой. Я беру "такси". Тут подошла пара, мужчина и женщина. Я узнал в их светлых лицах паломников, предложил подвезти. Выяснилось, что они уже три дня в Печорах, и сегодня хотят уехать тем же поездом, что и я. К моему удивлению, они рассказали мне, что обратились к монаху, читавшему проповедь, с просьбой дать им освященного масла, он распорядился, чтобы дали. Это было выполнено беспрекословно.

- Неудивительно, - пояснил я, - это же отец-настоятель.

Звали их, как в кино, - Валентин и Валентина. Они милостиво отлили мне масла.

"Велик Бог наш!" - подумал я, - "Он все исполнил по своей милости!"

Потом, уже в поезде, прочитав вечерние молитвы, мы простились. Они сходили ночью, мне предстоял путь до утра. Я ложился спать ощущая в себе все тот же подъем. "Слава Тебе, Господи!" - счастливо шептал я.

9.

Так нужно ли ездить в монастыри?

Молодой архимандрит Зинон был уверен, что не нужно. Оно и понятно. Мирянин, приходя в монастырь, являет монаху живой соблазн. Он приносит с собой оставленный монахом мир, с его традициями и пристрастиями, с его модой, с его расслабленным в самочинии духом. Мирянин приходит с печатью в сердце, на которой начертано: "Завтра я вернусь в мир, а ты остаешься!" Да и сам монастырь, как уже сказано, - не для "мира сего". И мирянина можно спросить: ужели ты исчерпал возможности духовного роста, живя приходской жизнью? Так ли ты совершенен в простой церковной молитве? Исполняешь ли ты все, к чему призывает тебя пастырь с амвона твоего городского или сельского храма. Ответ, кажется, понятен почти любому - нет! Конечно мы, по большей части, далеки не только от праведности, но и от выполнения рядовых норм церковного благочестия.

И все же издавна православие считало посещение святых мест одним из атрибутов благочестивой жизни. Особенно полезным признавалось пребывание в монастырях во время многодневных постов, "говение". Вот и я, вернувшись из своего короткого паломничества, понял, что мой вояж был не напрасен. После одного дня, проведенного на "месте святе", пестрота и суета городской жизни показалась мне какой-то отчетливо-бессмысленной, телевизор бездушным, праздные мысли неуместными, а мир человеческих страстей - враждебным Богу. Этот мир очень силен. Сам по себе он не мог бы обладать той обаятельной силой, которая заманивает человека. За спиной этого мира стоит миродержец, и чем сильнее мы ощущаем действия Бога, тем отчетливее становятся видны происки Врага рода человеческого в миру полном суетности, обуянном жаждой наживы и плотских удовольствий.

После монастыря, пропитанного верой, после посещения царства любви к Богу, покаяния и молитвы ощущаешь особое бытие святых и Богородицы. Матерь Божия и каждый святой вырастают в наших глазах из автоматического безликого именования, каким мы порою грешим в торопливых молитвах, в осязаемую мощную духоносную силу. Сердце от соприкосновения с этой силой становится чище и восприимчивей к Божией благодати и многие тупики нашего внутреннего роста становятся проходимыми, а грехи - преодоленными. Благодать утешает и умиляет. Благодать упокоевает страждущих и обремененных. Лишь только "сердце чисто созижди во мне Боже", и дух прав обновится во утробе моей. Хочется молиться, как еще не молился никогда раньше. Простите меня, отцы и братия, что потревожил ваш молитвенный покой аз, грешный... Спаси, Господи, болящих архимандрита Иоанна Крестьянкина, игумена Адриана, архимандрита Досифея и всю братию вашу.

Спаси и помилуй вас Бог!... 1997год.

источник - сайт www.fotopalomnik.ru

Места:
Свято-Успенский Псково-Печерский мужской монастырь

Если отзыв Вам понравился и Вы хотите тоже посетить эти святыни, то приглашаем ознакомиться с соответствующими паломническими турами.